Гулкие удары копыт по мощеной дорожке оповестили незваных гостей о приближении Эша, и они метнулись в густой лес, росший за домом. Направляясь к деревьям, Тейлор заметил в дальнем углу заднего двора упряжку лошадей, беспечно пасущихся на его лужайке. Странно, что лошади были запряжены в карету, которой, казалось, никто не правил.
«Удивительно, — подумал Тейлор, — что грабители приехали в таком неповоротливом и приметном экипаже». В самом деле, слишком странно, чтобы поверить в это. Гораздо более правдоподобное объяснение присутствия экипажа вспыхнуло в мозгу, и он снова вонзил каблуки в бока Кристалла, побуждая своего коня мчаться еще быстрее.
Владения Тейлора не отличались внушительными размерами: всего пять акров, растянувшиеся вдоль реки. Менее двухсот футов отделяло его дом от журчащих вод Веселой. И именно к реке стремились те, кого он преследовал.
Хотя Тейлор приобрел немалый опыт оперативной работы раньше, будучи простым разведчиком, теперь, став министром, гораздо чаще приходилось работать головой. Физическая опасность больше не являлась непременным атрибутом его профессии, и, как следствие, Тейлор перестал носить оружие. Ему придется импровизировать. Кристалл замедлил бег, приспосабливаясь к сгущавшемуся лесу, и Тейлор решил вновь сыграть в игру, в которую ему не доводилось играть со школьных дней. Это был один из цирковых трюков, освоенных им, когда его отец был занят государственными делами, а он не знал, как убить время. Игра требовала просто свеситься с бока лошади и на полном скаку поднять что-то с земли. В данном случае древесный сук. Дубина отнюдь не являлась его любимым оружием, но сейчас другого выбора не было.
Однако три года работы за письменным столом определенно не пошли на пользу мускулам, и земля пронеслась в нескольких мучительных дюймах от его пальцев. Возможно, если он зацепится ногой за луку седла…
Мир вокруг него неудержимо завертелся, и у Тейлора вышибло дух от удара о землю. Выругавшись, он перекувырнулся и поднялся на ноги. Сделав несколько неуверенных шагов, он взглянул на реку и увидел обоих мужчин, уже усевшихся в каноэ и поспешно гребущих вниз по течению. Прежде чем Тейлор сможет добраться до песчаного берега, они скроются в ночи, а плеск весел утонет в журчании воды.
И вправду Веселая.
Тейлор почувствовал на затылке горячее дыхание, это Кристалл ткнулся ему сзади в шею. Его конь получил этой ночью столь редкую возможность выплеснуть энергию, накопившуюся за долгие дни, проведенные в стойле. «Если бы только, — подумал Тейлор, — я сам мог отнестись к случившемуся так же».
При более внимательном взгляде на экипаж его подозрения подтвердились. Правда, на двери не было видно герба премьер-министра — вероятно, его снял доверенный слуга Кермана Эша, Карл, — но сам по себе экипаж оказался длинной, роскошной модификацией ландо. Насколько ему было известно, именно такие предпочитал его отец.
Тейлор вошел в дом через заднюю дверь, оставленную убийцами — он уже не сомневался в этом — открытой, не обращая внимания на грязь, сыпавшуюся с его сапог на плитки, которыми был выложен внутренний дворик, и паркетный пол гостиной. Там, в антикварном кресле раскинулся Карл, но его вальяжная поза в господской комнате сразу нашла объяснение — горло камердинера экс-премьер-министра было перерезано от уха до уха. Тейлор с трудом сглотнул, последняя надежда исчезла.
Медленно, почти в трансе, молодой человек свернул в холл и обнаружил распростертое в футе от ступеней тело отца. Тейлор включил эту великую роскошь, электрическую люстру, висевшую высоко под отделанным панелями потолком, и невольно зажмурился, когда прямо в глаза ударил ослепительный свет. Тело Кермана Эша было обнажено и покрыто неглубокими порезами. И в сиянии электричества Тейлор увидел, как из чуть приоткрытого отцовского рта блеснуло золото.
Хуже всего, наверное, оказался взгляд мертвых глаз. Тейлору ни разу в жизни не случалось наблюдать у отца подобного выражения. Это был шок глубочайшее изумление от столкновения с чем-то, что он, впервые в жизни, не запланировал сам.
В нескольких футах от изуродованного тела валялись разорванные и окровавленные остатки рубашки старика. Тейлор осторожно прикрыл лицо Кермана. Затем выключил свет и опустился на деревянные ступени возле останков своего отца, с тоской взирая на разорванный в клочья саван разбитых надежд.
Всю ночь Тейлор Эш просидел возле холодеющего тела отца. Это была жуткая ночь, ночь молчания и горьких самообвинений, пришедших слишком поздно и для отца, и для сына. Ночь, когда Тейлором полностью овладели два ужасных чувства: ощущение потери и стыд. Он знал, что это безумие, и все равно не мог остановиться, прекратить мысленно перебирать недостатки отца и собственные неудачи. Он вновь и вновь швырял злые упреки в лицо покойнику, человеку, который мертвым признавал их не больше, чем будучи живым. Это безумие, он явно сходит с ума.
«Да, — подумал он, — кровь Эшей отравлена безумием, и кровь отца, и кровь сына».
И этой ночью он действительно мог повредиться рассудком, если бы не Бэрр Эстон. До рассвета оставался еще час, когда Тейлор припомнил фразу, сказанную ему старым шефом разведки. Несколько лет назад, незадолго до отставки Эстона, Тейлор спросил своего учителя, каково ощущать себя вышедшим из игры.
— Замечательное чувство, — ответил Эстон. — Последние двадцать лет я был более министром, нежели человеком.
Тогда он решил, что единственный способ выжить при такой работе — это собрать воедино каждую частичку человечности, каждое зернышко индивидуальности, надежно упаковать все в какую-нибудь коробку и забыть о ней на то время, что находишься на посту министра Чалдиса. Его отцу следует знать об этом, то есть следовало, Керман должен был как можно лучше выучить этот урок. Однако старший Эш вышел в отставку, но так и не перестал быть министром. И именно в этом заключалась его единственная, ставшая роковой ошибка.